Сахаров Константин Вячеславович ( 1881 -? )
Фрагменты из его книги "Белая Сибирь. (Внутренняя война 1918-1920 гг.)", - Мюнхен, 1923.
Окончил в 1908 г. академию Генерального штаба. Будучи полковником участвовал в Первой мировой войне. В 1918 г. произведен в генерал-лейтенанты. Командовал армией и колчаковским Восточным фронтом. В связи с военными неудачами в декабре 1919 г. арестован братьями А.Н. и В.Н. Пепеляевыми и заменен генералом В.О. Каппелем. Служил у атамана Г.М.Семенова, но из-за соперничества с генералом А.Н. Пепеляевым вынужден был уйти. Эмигрировал в Германию.
По приезде в Омск директории и разноцветной толпы беженцев, сразу обнаружилось течение масс не в её пользу; с другой стороны - директория оказалась настолько несостоятельной, что почти никто с нею не считался. Один раз, например, вечером в гостиницу "Европа", где стояли члены директории, явились несколько человек из партизанского отряда Красильникова с криками, что они пришли арестовывать директоров. Этот скандал удалось локализовать только самому Верховному Главнокомандующему генералу Болдыреву; но никаких мер воздействия, никакого наказания виновных, фактически, в государственном преступлении - директория провести не могла. Власть была до того бессильна, что на вопросы генерала Болдырева к некоторым из кадровых офицеров: "какое место Вы желаете занять?", он получал в ответ:"я не желаю вовсе служить здесь, с эс-эрами...." (с.16)
В конце сентября приехал в Омск их Харбина адмирал Колчак в качестве частного человека и даже в штатском платье. Я был у него на третий день приезда, и мы проговорили целый вечер. Адмирал рассказывал мне подробно о своих поездках в Америку и Японию, о положении на Дальнем Востоке, о роли разных союзников - интервентов, причём смотрел он на всё мрачными глазами. Он тогда, ещё в октябре 1918 г., высказывал мысль, что союзники преследуют какие-то скрытые цели, что поэтому мало надежды на помощь с их стороны... (с.17).
Вскоре генерал Нокс прибыл в Омск в особом довольно скромном поезде в сопровождении небольшой свиты. Ему сделали почти царскую встречу, директория в полном составе была на вокзале, город и станцию разукрасили флагами, национальными и новыми сибирскими, бело-зелёными. Шпалерами стояли и парадировали молодые Сибирские войска, одетые в шинели из мешечного холста... (с.18).
Генерал Нокс оказался очень общительным человеком, типичный англичанин, высокого роста, с моложавым не по летам лицом, в высшей степени smart, довольно хорошо говорил по-русски. От него я узнал, что Англия готова помогать антибольшевистским русским армиям оружием, патронами, всяким военным снаряжением и обмундировании на 200 000 человек; кроме того посылает в Сибирь несколько сот своих офицеров в качестве инструкторов на помощь нам, русским офицерам... (с.18-19).
В Омске образовался политический центр, в который вошли все общественные и политические деятели от народных социалистов и правее. Этот политический центр пришёл также к выводу, что директория не способна сдвинуть воз и довести его до места, что необходимо её заменить единоличной властью... (с.19).
Политический центр на своих заседаниях, даже мало и скрываясь, пришёл к решению, что необходим переворот и вручение всей власти одному лицу - адмиралу Колчаку. Все генералы и офицеры жаловались на неустройство тыла, что политические распри там отзываются тяжело на боевой армии, что необходимо как можно скорее установить такую власть, которая могла бы наладить порядок, и верили, что это по плечу только единоличной власти... (с.28).
При проезде по железной дороге, - а ехали мы с остановками в некоторых городах, - создавалось такое впечатление, будто едешь не по одной стране, а попадаешь из одного удельного княжества в другое. Центральной власти, какого - либо объединения и единого управления на общее государственное благо, на общее дело не было. Местная власть действовала всюду на свой образец, преследуя только те задачи, которые ей казались нужными и важными.
Это отражалось на всём. Всего хуже было то, что даже те запасы, которые имелись в обширной Сибири, не могли распределяться правильно между её частями; каждый думал только о своём районе, как бы обеспечить его нужды. То же явление наблюдалось и в отношении армии... (с.28-29).
А в новой столице [Омске - примечание автора] в то же время шли совещания кабинета министров, на которых решалось, как следует произвести смену директории; о том что её надо сменить, вопрос был уже решён, так как выяснилось не только совершенная безполезность и бессильность этой власти, но и её чрезмерный склон на сторону социалистов - революционеров, т.е. той партии, которая ей же объявила войну и призвала к ней население. Ясно было, что при оставлении у власти директории произойдёт взрыв; вспыхнут восстания, которые не только погубят начатое успешно Сибирским правительством дело, но ввергнут страну в состояние анархии...
Совет министров пришёл к решению передать всю полноту власти адмиралу Колчаку, как Верховному Правителю и Верховному Главнокомандующему... 18 ноября 1918 г. адмирал Колчак принял на себя всю полноту Верховной власти... (с.34-35).
Подходя к описанию, как устраивалась и налаживалась работа центральных аппаратов в Омске, необходимо указать на недопущение одной кардинальной ошибки, начатой ещё блаженной памяти директорией и её ставкой, ошибки, принятой, как бы по -наследству, и новой властью, допущенной дальше ею при новой работе.
Для бедной и неустроенной Восточной Росии начали создавать аппарат во всероссийском масштабе; строились те многоэтажные постройки министерств, департаментов и управлений, которые рухнули в феврале - сентябре 1917 г. в Петрограде.
Люди, которые пришли к Верховному Правителю и получили его доверие и полномочие, принялись воздвигать из обломков старых, дореволюционных учреждений громадную и совершенно неработоспособную машину. Мне всего ближе пришлось ознакомиться с деятельностью Военного Министерства Главного штаба... (с.53).
С самого первого дня их деятельность может быть охарактеризована так. Вытащены из пыли 24 тома Свода военных законов, все старые штаты и положения; поставлены во вращающуюся этажерку около министерского письменного стола. Как только жизнь выдвигала какой-либо вопрос, - а это было на каждом шагу, - доставался соответствующий том и искалось готовое решение, "старый испытанный рецепт", но увы, - зачастую - испытанный и забракованный жизнью, а в условиях разрухи гражданской войны, прямо, нелепый... (с.54).
Надо сказать, что ведь те нормы, по которым была построена наша старая русская армия, разваленная социалистами в 1917 г., в большинстве своём теперь требовали изменения; с одной стороны за время германской войны в них нашлось много неправильного, неоправдавшегося и тогда опытом, с другой - были в них и анахронизмы, уже отжившие свой век, восстановление которых было бы реставрацией их вопреки здравому смыслу и жизненным требованиям.
Путь для работы лежал теперь такой: взять из старого всё лучшее, освящённое успехами русской армии, связанное с нею исторически, вытекавшее из естественных условий и особенностей Русского народа; необходимо было в дополнение к этому ввести всё, что требовалось самой жизнью и новыми условиями, вызванными войной. Ибо отрицать, это новое, не принимать его во внимание, держаться слепо старых образцов было бы также безрассудно, как и другая крайность - полное отрицание своих исторических норм и старание изобрести что-то совершенно новое, ничем даже не напоминающее прежнего... (с.50).
Военное Министерство и Главный штаб распухли до чудовищных по величине размеров; вышли к жизни все прежние отделы, отделения, столоначальники. Создано было военное совещание из семи - восьми дряхлых летами генералов, на обязанности которых лежало рассмотрение всех законопроектов и штатов. Долго, многоречиво и весьма добросовестно делалось это; спешные законопроекты лежали целыми неделями, отклоняясь иногда по пустякам, а иной раз так перекраивались, что не оставалось живого места. Но зато на вновь отпечатанных штатах и положениях красовались внизу фамилии членов этого совещания, совсем как на старых, дореволюционных, великороссийских, даже и фамилии плохие были подобраны.
Многоэтажные здания, полные офицеров и чиновников, работали также очень много и усердно; писали из одного отделения в другое и в ставку отношения, составляли проекты, доклады и объяснительные записки... (с.55)
Такая же картина была и в других министерствах Омска. Всюду шли тем же легчайшим путём постройки и копирования старых дореволюционных бюрократических аппаратов; но раньше в них были хотя свои хорошие стороны, - десятилетиями налаженное дело, преемственность и опытные работники. Здесь же, в копиях, главное внимание обращалось на внешность. Даже время службы было применительно к Петербургу мирного времени: в 10 часов утра начало, в 12 - перерыв на завтрак, в 4 - 5 часов конец, и все расходились по домам. Министерства были так полны служилым народом, что из них можно было бы сформировать новую армию. Всё это не только жило мало деятельной жизнью на высоких окладах, но ухитрялось получать впредь армии и паёк, и одежду, и обувь. Улицы Омска поражали количеством здоровых, сильных людей призывного возраста; много держалось здесь зря и офицерства, которое сидело на табуретках центральных управлений и учреждений. Переизбыток ненужных людей, так необходимых фронту, был и в других городах Сибири. Против этого Военное Министерство мер не принимало, и почти каждый, кто хотел укрыться от военной службы, делал это беспрепятственно... (с.58).
В Омске было Министерство Путей Сообщения с очень энергичным, способным и жизненно - практичным человеком во главе, инженером Уструговым. Отсюда шло управление дорогами, регулировка их службы и наилучшего использования. И надо отдать полную справедливость, что министерство стремилось выйти из рутины и бюрократических нагромождений, старалось дать максимум работы и пользы... (с.169-170).
Организовав оборону на Тоболе и наладив работу в армейском резерве, я отправился лично в Омск, чтобы добиться присылки необходимых подкреплений для армии, резервов и снабжения её тплой одеждой.
Историческая столица Омского правительства показалась болотом после свежей и деловой обстановки армии. Большой город кипел толпой здоровых, молодых чиновников, барахтался в кучах бумажного перепроизводства и совершенно не понимал того опасного и критического положения, к которому мы подошли, израсходовав свои лучшие силы в Тобольской операции, когда мы гнали красных двести вёрст.
Я провёл три дня в Омске. И то, что я увидел там, тогда же наполнило сознание мыслью, что положение почти безнадёжно... (с.146).
